INTERVIEWS, ARTICLES, COMMENTS

Сергей Панченко: «Атомные электростанции – одни из самых экологически чистых предприятий»

Источник: uralpress.ru, Евгения Шевченко

Челябинская область стала первым регионом в стране, где сотрудники Института проблем безопасного развития атомной энергетики Российской академии наук (ИБРАЭ РАН) провели исследования взаимодействия различных органов власти в случае чрезвычайных ситуаций, связанных с радиацией. Журналистам и пресс-службам ответственных ведомств была предложена гипотетическая ситуация, чтобы выяснить, как сработают пресс-секретари во взаимосвязи с местными источниками информации (специалистами) со СМИ, какие вопросы возникнут у самих журналистов.

Сейчас в Москве подводятся итоги этих исследований, но первые данные специалисты смогли определить на месте: взаимодействие строится на низком уровне, информация поступает населению больше по неофициальным каналам. В регионе, где работает "Маяк", министерство по радиационной и экологической безопасности, где планируется строительство атомной электростанции, слаженность работы в этом вопросе необходима.

Подробнее о цели исследования, о ситуации с радиационной безопасностью в Челябинской области с точки зрения специалистов Москвы корреспонденту "Урал-пресс-информ" рассказал старший научный сотрудник ИБРАЭ РАН, член группы оперативной помощи атомным станциям (ОПАС) "Росэнергоатома" Сергей Панченко.

- Сергей Владимирович, для начала расскажите, как был создан ИБРАЭ и какими вопросами он занимается сегодня?

- Институт проблем безопасного развития атомной энергетики (ИБРАЭ) при Российской академии наук был создан вскоре после аварии на Чернобыльской АС для независимой экспертизы вопросов, связанных с безопасностью ядрено- и радиационно-опасных объектов. Дело в том, что после этой аварии на ЧАЭС произошло определенное искажение общественного сознания. Это естественно, но на фоне политических изменений оно стало слишком гипертрофированным. Очень многие использовали этот фактор и в личных, и в карьерных целях, а в обществе сложилось неправильное, как я считаю, представление об атомных ядерных технологиях.

- Неправильное в чем?

- Неверная оценка опасности. Она была преувеличена. Если у нас до аварии начали господствовать какие-то шапкозакидательские отношения, что, мол, можно реактор поставить на Красной площади, то после аварии шарахнулись совершенно в другую сторону. Вообще сама ликвидация чернобыльской аварии показала неготовность в масштабах государства адекватно решать такие сложные задачи. И произошла определенная перестройка в стране, связная вообще с аварийным реагированием. Хотя перестраивались не так активно, как в ряде других стран.

- Независимые исследования ИБРАЭ касались только Чернобыльской аварии?

- Сначала да, чтобы понять и извлечь уроки. Где-то лет 10 институт во многом этим занимался. Но параллельно начались работы, связанные с вопросами обеспечения безопасности и ядерной, и радиационной. Во-первых, ставилась задача, как сделать, чтобы такие аварии вообще не происходили. Как сделать так, чтобы в случае аварии на атомной станции реактор бы сам гасился. Конечно, до полного решения такой задачи человечество еще не подошло. Но вот сегодня в реакторе, который строят в Китае, применены некоторые идеи, высказанные еще 10-15 лет назад. Это установка магнитных ловушек под реактором, чтобы в случае аварии они обеспечили локализацию и нераспространение ядерных и радиоактивных материалов.

- В России такая технология тоже может применяться?

- Эта технология в России сейчас рассматривается при строительстве новых блоков. Китай – это прообраз. Пока же у нас действуют слегка модернизированные проекты еще со времен Советского Союза. Конечно, введены определенные улучшения с точки зрения именно безопасности эксплуатации. Но, с другой стороны, во всем мире признано, что такой тип реакторов достаточно надежный и пока эксплуатация его не показала сбоев.

- Расскажите про группу ОПАС, в которую вы входите.

- Эта группа изначально объединяла практически все ведомства, которые могут быть задействованы при ликвидации очень крупной радиационной катастрофы. Она была создана в 1988 году, хотя ее история имеет более глубокие корни. В 1978 году в Канаде упал спутник с ядерным реактором. И вот тогда были впервые созданы такие оперативные группы при различных ведомствах. Во время чернобыльской аварии именно эти группы оказались на месте первыми, буквально через несколько часов, и начали разрабатывать первые рекомендации.

- Это что-то похожее на МЧС?

- Конечно. Его прообразы, ведь МЧС в Советском Союзе не было. Опыт этих групп привел к мысли, что надо иметь специальный штаб, где бы координировались усилия этих ведомств, чтобы не было повторов и каждое из них решало свои задачи. Так была создана группа экспертов, представлявших тогда более 20 ведомств. Впоследствии силовые ведомства отошли от нас, от концерна Росэнергоатома, который занимается безопасностью атомных станций, и перешли на другой уровень, уровень министерств.

- Все эти специалисты только руководили?

- Да, но они все, конечно, имели практический опыт. Я, например, по специальности физик, занимаюсь вопросами радиационной безопасности населения, миграцией радиоактивных веществ в природе: как они из воздуха и из воды попадают в землю, в продукты питания, в организм человека. Как специалист практик, к тому же имеющий опыт решения сложных задач, я вхожу в эту группу. МВД, МЧС, химвойска, силовые ведомства переведены на следующий уровень. Мы с ними взаимодействуем, но они не входят в группу ОПАС.

- ОПАС постоянно находится в ожидании?

- У каждого из нас всегда есть с собой телефон, в случае угрозы аварии нам сообщает диспетчер, и мы выезжаем.

- Сколько времени группа ОПАС бездействует, потому что нет причин для действий?

Она бездействует все это время. Фактически могли бы ее собрать, когда в 1993-м году на Томском комбинате была авария, но не собирали. Группа специалистов выезжала, естественно, но в урезанном составе.

- Если столько лет прошло, сможет ли группа, если произойдет авария, сработать оперативно и слаженно?

- Это самый острый вопрос и мы сами его все время себе задаем. Чтобы поддерживать боеспособность, существует система подготовки. Во-первых, у нас каждый год проходят учения с выездом на одну из атомных станций в России. В этом году будет на Волгодонской (Ростовской), в прошлом году учение прошло на Ленинградской АЭС. Одновременно идет и проверка безопасности конкретной атомной станции. Во время аварийной ситуации в первые моменты ответственность за все несет директор АЭС. Группа ОПАС имеет полномочия, если его работа не эффективна, сместить директора и взять ответственность на себя до решений на более высоком уровне.

- Сколько человек в ОПАС?

- В учениях принимает участие около 30 человек. На самом деле членов группы гораздо больше. Есть дублеры. От Российской академии наук, например, кроме меня в ОПАС входит еще два человека, любой из нас может выехать. Вот я сейчас в Челябинске, а авария произойдет где-то в другом месте. Если через два часа я не смогу оказаться на месте сбора, вместо меня выедет дублер.

- Расскажите про исследования ИБРАЭ по Челябинской области.

- В институте есть группа сотрудников, которая занимается проблемами Теченского каскада водоемов. Кроме того, в рамках федеральной целевой программы мы занимаемся вопросами ликвидации ядерного наследия, того атомного проекта, который начался в 1946 году и оставил определенные экологические проблемы. Долгое время их по разным причинам страна не могла решать или решала не в полной мере. Первый год программы начался, и сейчас институты готовят проекты в рамках этой программы, чтобы решить проблемы предшествующего загрязнения. Эти проекты будут готовы только к концу этого года, и только тогда начнутся экспертизы, хотя работа по согласованию и выработке общих подходов идет уже и сейчас.

- Что вы можете сказать о радиационной обстановке в Челябинской области?

- Челябинская область, конечно, имеет специфические особенности. Во-первых, они связаны с аварией 1957 года. Несмотря на то, что проблемы решаются, все равно осталась зона, которую сегодня почему-то государство фактически бросило на произвол судьбы. Я имею в виду территорию ВУРСа. И дело даже не столько в вопросах безопасности населения, которое как-то соприкасается с этой территорией, а все-таки это ценный полигон для исследований ученых. Человечество лет сто изучает радиацию, достигло многих успехов, но по-прежнему не может ответить на все вопросы. И очень много вопросов касаются воздействия радиации на человека. Это трактуется по-разному. Есть альтернативные точки зрения.

- Например, что в малых дозах радиация может быть полезна?

- Да, например, малые дозы. Серьезные научные исследования говорят, что клеточные мембраны реагируют на малые дозы несколько иначе, чем мы себе раньше представляли. Ученые Института биофизики Пущина, которые занимаются влиянием радиации на клеточные структурные организмы, и ряд американских коллег доказали, что в определенном диапазоне эффект радиационной стимуляции приносит больше пользы, чем вреда. Хотя отдельные ученые говорят, что стимуляция организма или иммунной системы или вообще любой другой системы, причем любая стимуляция, не только радиационная – вредна. Хотя медицинские стимуляторы внедряются очень широко. Вот возьмем в качестве примера не радиоактивный элемент, а обычный йод. Его открыли в 1811 году. В 1854 году, когда французский химик Шатен заявил в академии наук, что содержание йода в почве и заболевания щитовидной железы имеют тесную связь. Коллеги его осмеяли и примерно на 40 лет забыли об этом. В 70-годы XIX в. началась эпоха бурного применения йода для лечения самых разнообразных болезней, продолжавшаяся в течение примерно 20-25 лет.

Принимали йод в том числе и в дозах, которые сегодня признаются смертельными. Видимо, немало людей умерло от такого лечения. Потом волна схлынула, йод долгое время не применялся. Во время Первой мировой войны он стал примяться в хирургии. И вот в этот же период, хотя были отдельные исследования и в 19 веке, стало ясно, что все-таки йод определяет патологию щитовидной железы. Для начала 20 века характерно обостренное внимание именно к проблеме зоба и других патологий щитовидной железы. Снова начались изучения, в частности, в России было организовано несколько экспедиций в йододефицитные районы, а в 30-е годы началось движение за применение йодированной соли. Только в 70-е годы, благодаря работам австралийского ученого Бэзила Хетцеля, дефицит йода стали связывать с кретинизмом и проблемами развития плода. Мы только-только начинаем открывать тайны природы. После «победы» над зобом в конце Брежневской эпохи, промышленность перестала йодировать соль. И страна вскоре столкнулись с новым скачком патологий щитовидной железы. К несчастью этот скачок совпал по времени с Чернобыльской аварией. Ведь основное влияние чернобыльской аварии проявилось именно в повышении заболеваний щитовидной железы у детей ряда регионов: Брянской, Воронежской, Тульской, Белгородской областей. Все эти регионы были к тому же йодонедостаточными. И теперь разделить два фактора исследователям очень непросто.

Есть еще другие аномалии, о которых гораздо лучше знают в вашем министерстве по радиационной и экологической безопасности Челябинской области. Они знают свои болевые точки, не обо всех говорят, но знают, что они в любой момент могут вспыхнуть и стараются соответствующим образом подготовиться.

- Например?

- Часть исследователей обращают серьезное внимание на фон радона. Надо сказать, что человек живет все время в радиационном фоне. Этот фон сопровождает его с зарождения первой клетки. Часть ученых даже считает, что раньше этот фон был чуть побольше. Он складывается из космического облучения, из облучения, которое есть в земле, которое попадает с продуктами питания в наш организм. Здесь основное влияние имеет сороковой калий, и еще за счет газовых продуктов, из урана получается 226-й радий, естественным путем из этого газа получается радиоактивный газ радон. Радон попадают к нам в легкие и создает основную дозу облучения. В среднем 50-60 процентов дозовой нагрузки, которые получает человек, обусловлены радоном. Но колебания радонового фона на земле очень велики. Есть колебания и гамма фона. Места на земле по этому радоновому фону неодинаковы, различия составляют десятки тысяч раз. В Челябинской области тоже есть места, где радона очень много. С авариями это не связано, а связано частично с деятельностью человека. Потому что он добывает полезные ископаемые, взрыхляет землю. Например, в Швеции и Финляндии долгое время строили дома, применяя глиноземы. А глиноземы очень богаты радоном. Этого не знали, потом случайно кто-то измерил. Влияние радона (проблема малых доз) очень дуалистично. Американцы говорят, что с одной стороны радон очень опасен. С другой стороны, на территориях с повышенным радоновым фоном отмечена большая продолжительность жизни, меньшая заболеваемость раком легких. На островах в океане радоновый фон, наоборот, очень низкий и там ниже продолжительность жизни. Но все такие сравнения надо проводить очень осторожно, так как все затрагиваемые проблемы очень комплексны.

- По поводу вопросов радиации: возникает впечатление, что в Челябинской области все официальные ведомства договорились между собой о том, что говорить общественности.

- Есть, безусловно, и такая сторона вопроса. С одной стороны, единое мнение способствует большему спокойствию. Бытует мнение, что ликвидация последствий аварии 1957 года с точки зрении специалистов – образцовая. Прежде всего потому, что все удалось сохранить в тайне. В этом смысле чернобыльская авария – прямая противоположность. С одной стороны скрытость, недосказанность. С другой – многополярность точек зрения. В тот период накопилось много недоверия к центральным органам, которое осталось до сих пор. И наша акция, которая началась с Челябинской области, должна повысить безопасность и грамотность населения в этом вопросе, их доверие. Люди должны знать, что с ними говорят откровенно.

- Откровенно, но как-то слишком одинаково.

- Откровенно надо говорить всегда. Но в случае аварии надо выработать определенную политику. Мы пытались понять для себя, как в случае аварии взаимодействуют органы в Челябинской области. Это МЧС, которое, на наш взгляд, не совсем правильно себя ведет, Росатом, к которому у нас много претензий, местные власти, губернатор и министр по радиационной и экологической безопасности. Как они взаимодействуют? Наша задача – дать анализ вот этой ситуации. Мы пытались понять, где слабые места, как поступает информация. Потому что, в конечном счете, все зависит от нее. Выяснилось, что доступ к информации у вас достаточно ограничен, если же она поступает – то скорее по частным каналам, а это неправильно. Необходима широкая информированность о всех событиях, в том числе и неблагоприятных. А у вас стараются сразу закрыть, сор из избы не выметать.

- Давайте возьмем пример с 11-й плотиной. Официальная информация – что она надежно укреплена и защищена от разрушений. Но ходят отдельные мнения, что может произойти выплескивание ее содержимого, а также фильтрация через почву.

- На 11 плотине я был недавно, разговаривал со специалистами по этой проблеме. Они действительно обеспокоены, потому что это одна из болевых точек. С малой вероятностью, но это может произойти. Здесь ведется постоянный мониторинг, специалисты говорят, что видят положительную тенденцию, что фильтрация резко упала. Что касается наполнения, то на ближайшие годы у них опасений нет. Однако ситуация может быть и не такой радужной. Мы заговорили о том, как коррелирует уровень ТКВ уровню Каспийского моря. Оказывается, корреляция очень хорошая. Уровень Каспийского моря "гуляет" на 40 метров. И когда уровень Каспийского моря растет, в какой-то степени есть опасность, что растет и уровень в 11-м водоеме, поскольку это один и тот же бассейн. Поэтому нужно искать какие-то решения. К счастью, такие процессы происходят не очень быстро и угроза эта не такая, как у голландцев, у которых и дамба длиннее, и воды гораздо больше. У меня создалось впечатление, что все-таки эта проблема в настоящее время под контролем.

- Пока невозможно получить и точную информацию о месте строительства южноуральской атомной электростанции.

- Я видел ту площадку, которую "Маяк" уже предложил и в которую вложено примерно 300 миллионов долларов. Есть еще две альтернативных площадки. Идет работа над обоснованиями выбора. Конечно, в этом вопросе замешены интересы многих ведомств, есть и политическая составляющая. Но основная проблема в воде, которой будут охлаждать АС, ну и, конечно, в деньгах. Что касается Челябинской области, мне известно, что местное правительство хочет вести строительство именно на этой площадке. У "Маяка" двойная позиция, а мнение его руководства в этом вопросе достаточно весомо, потому что здесь работают квалифицированные специалисты, может быть одни из самых квалифицированных в стране.

- Вам известно, на какой территории предлагает вести строительство Росатом?

- Их площадка мне не известна, я проектов не видел. Но как только они появятся, я, скорее всего, буду в курсе, потому что я участвовал в экспертизе выбора площадок для строительства всех атомных станций в России с точки зрения их радиоэкологической безопасности. Но это что касается радиоэкологии. Выбор же обусловлен рядом факторов, среди которых важное значение, безусловно, имеет точка зрения местных властей. Также важны водообеспечение и экономика. В какой-то степени сейсмологи с точки зрения радиационной безопасности оказывают большое влияние на выбор этой площадки. Но сначала должны идти экологи широкого плана, потому что строительство крупного объекта рядом с жилым городом изменит природу вокруг. В первую очередь, за счет антропогенного фактора, потому что человек, приходя куда-то, изменят природу. Мы это видели многократно. Обратный пример: на Чернобыльской площадке, например, переселили население, и природа просто расцвела в заповеднике. Природа быстро возвращает свое.

- Почему-то считается, что строительство этой станции решит радиационной проблемы Челябинской области.

- Изначально это был один из главных козырей. Действительно, АЭС должна была решить проблемы ТКВ. Поскольку довольно много радионуклидов находится в водоемах этой закрытой зоны, их нужно как-то локализовать. Поступило предложение испарять воду. Собирать, остекловывать и захоранивать в компактном виде. Но для этого нужна колоссальная энергия. Предполагалось, что Южноуральская атомная станция даст эту энергию и какое-то значительное время будет работать на решение только этой проблемы. Сегодня, насколько я знаю, есть другие решения проблемы локализации отходов в этих водоемах и основной мотив – это уже экономика. Сегодня идет рост промышленности, электроэнергии в регионе не хватает, эту проблему надо как-то решать и один из способов решения – это строительство станции.

- Но для простого населения вся эта экономика не слишком важна, может быть, их больше интересовало то, как решатся какие-то радиационные проблемы. А теперь, конечно, всех волнует, безопасно ли строительство АЭС на территории региона.

- Скрывать не буду, я сторонник того, что атомные электростанции – одни из самых экологически чистых предприятий. Многие говорят, например, о солнечных батареях, что это самое природное, но при этом забывают производство селена для этих солнечных батарей, а оно-то создает проблемы на своих местах, создает проблемы отходов. Солнечные батареи тоже надо как-то утилизировать, они не вечные. Атомная энергетика в этом смысле вполне конкурентоспособна. Если бы не шлейф настроений, который тянется с Хиросимы и еще больше с холодной войны, когда специально людей настраивали, что это очень страшная опасность, то все бы понимали, что с точки зрения экологии атомные станции угрозы не несут. Но интересы населения всегда должны учитываться при строительстве таких объектов.