Так в интересных, богатых фактическим материалом «Записках ликвидатора» Е. И. Игнатенко автор и через годы пытается убедить, что «в этих условиях было принято, как я теперь считаю, роковое решение — прекратить подачу активной воды в сторону активной зоны четвертого блока» [Игнатенко, 1991].

Но, пожалуй, еще больший авторитет в атомной энергетике — академик Н. А. Доллежаль, долгие годы возглавлявший Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники (НИКИЭТ), в котором были разработаны первые канальные уран-графитовые энергетические реакторы, в том числе и ЧАЭС, в своих воспоминаниях пишет: «Третье, чего нельзя было делать при ликвидации последствий аварии, это заливать в поврежденный реактор воду, так как, попадая на горячий (500 градусов С) графит, она испарялась и, образуя аэрозоли, выносила радиоактивные нуклиды и пыль в атмосферу» [Доллежаль, 1996].

Уже из этих двух маленьких фрагментов внимательному читателю становится понятно, что существо происходящих в реакторе после 1 час. 24 мин. процессов до настоящего времени не выяснено.

В мемуарах Игнатенко раскрыты и взаимоотношения многих наших руководителей: скромный, хорошо разбирающийся в вопросах физико-химии академик В. А. Легасов, с которым можно было при выработке решения дискутировать, был оттеснен новым руководителем [Е. П. Велихов — СП]. Вокруг наших работ, связанных с ликвидацией последствий аварии, поднялся ажиотаж с элементами истерии, которые тут же передались «в верха». Все, что делалось до этого, часто без каких бы то ни было оснований, порицалось как неправильное. В этот период были предложены и утверждены вплоть до самого высшего уровня меры, которые в ряде случаев оказались ненужными или даже вредными, однако для их выполнения потребовалось затратить большие количества людских и материальных ресурсов, а самое главное — огромные дозозатраты, которым подвергались исполнители этих мероприятий.

Как видим, типичная советская грызня, не забытая автором даже через несколько лет. А вот еще один пример из воспоминаний Игнатенко:

«Потребовал ее [автомашину — СП] и „большой знаток“ атомной энергетики, будущий автор „Чернобыльских тетрадей“ Медведев Г. А., а в то время зам. начальника строительного главка по поставкам оборудования. Ему также потребовался автомобиль, чтобы добраться в управление строительства Чернобыльской АЭС, которое располагалось в 500 м от нашего штаба. Автомобиль, естественно, ему выделен не был из-за отсутствия транспортных средств и малости расстояния, которое предстояло ему преодолеть. Г. А. Медведев из Москвы был командирован к строителям, чтобы обеспечить координацию действий строителей и монтажников со своим главком и для организации обеспечения их необходимыми ресурсами. Прибыл он числа 14 мая (На самом деле 8 мая), а через несколько дней был отозван как не справившийся с возложенными на него задачами». Сколько яду вылито на человека, по-видимому, только за то, что он автор «Чернобыльских тетрадей».

Другой пример о двух точках зрения возьмем у Г.У. Медведева из «Чернобыльских тетрадей»: «К вечеру 9 мая, примерно в 20 часов 30 минут, прогорела часть графита в реакторе, под сброшенным грузом образовалась пустота, и вся махина из пяти тысяч тонн песка, глины и карбида бора рухнула вниз, выбросив из-под себя огромное количество ядерного пепла. Резко выросла активность на станции, в Припяти и в 30-километровой зоне. Рост активности ощущался даже за 50 километров в Иванкове и других местах. В наступившей уже темноте с трудом подняли вертолет и замерили активность…Пепел лег на Припять и окружающие поля».

А вот об этом же вечере и, вероятно, о том же событии вспоминает В. А. Легасов: «В эти дни, где-то 9 мая, нам казалось, что четвертый блок перестал дышать, гореть, жить, он внешне был спокойным, и мы хотели в день Победы вечером отпраздновать этот день. Но, к сожалению, именно в этот день было обнаружено небольшое, но ярко светящееся малиновое пятно внутри блока, что говорило о том, что там еще высокая температура. Трудно было определить, горят ли это парашюты, на которых сбрасывались свинец и другие материалы, на мой взгляд, на это было непохоже, скорее всего это была раскаленная масса песка, глины и всего, что было набросано. Праздник был испорчен, и было принято решение дополнительно ввести 80 тонн свинца в жерло реактора, что и было сделано» [Легасов, 1996].

В этих двух свидетельствах, казалось бы, очевидцев событий (Легасов работал с 26 апреля и, вне всякого сомнения, был в курсе всех происходящих на разрушенном блоке явлений, а Медведев прибыл в Чернобыль 8 мая и, как профессиональный литератор, фиксировал всякую информацию о значимых событиях) речь словно бы идет о разном. Общее только 4-й блок и время происходящего. При этом не исключено, что происходящее на блоке в это время не соответствовало в полной мере или частично ни одному из приведенных свидетельств.